12. Укромное место

Позорно для чиновника Полотняного приказа бросаться навстречу смерти, даже не успев сообразить, зачем это делаешь. Броситься и выжить — всё-таки менее стыдно. Худшего позора младший советник Намма, кажется, избежал.

И даже больше того: болит всё тело, однако, кажется, ничего важного не сломано. Рот полон крови, но, похоже, только из-за прикушенного языка, а не от отбитого нутра. Лук, правда, уже не починишь, ну и ладно. Ещё немного полежать, собраться с силами — и можно открыть глаза.

А где-то неподалёку слышатся негромкие, членораздельные и очень отрадные звуки. Это Хокума изрыгает приглушённые проклятия.

— Нельз-зя же быть… таким неосторожным… — сдавленно произносит его начальник.

— Зануда ты, братец, — откликается Хокума. — Это был вполне здоровый зуб… И ещё два шатаются.

Намма открывает глаза. Без толку: ничего не видно. Наверно, ударился головой сильнее, чем думал. Или уже ночь. Или дыру завалило сверху.

Сплёвывает кровь.

— По тому, как ты изволил себя вести, — Намма, не подымаясь на ноги, понемногу продвигается на голос, — я бы решил, что ты…

Вроде бы, сам-то младший советник цел, и даже голова не слишком болит:

—… решил бы, что ты прыгнешь в бездну, зажав клинок в зубах…

Вот и Хокума. Теперь задача: проверить, что он себе переломал.

— …подобно китайскому герою.

— До такого я ещё не дошёл, — отзывается делопроизводитель, — да не ранен я, ничего страшного.

Хотя как обоим удалось упасть столь удачно — непостижимо.

Пол — или как назвать дно этой ямы? — довольно ровный, засыпан землёй с мелкими камешками. До стен отсюда рукой не дотянуться.

— Сейчас отдышусь, — говорит Хокума, — и пущусь на поиски меча. Пока никто на него не сел.

— Ты видишь что-нибудь? — спрашивает Намма.

— Ничего! В том-то и дело.

Обыск в темноте делопроизводитель в пору учёбы разучивал как раз под руководством Наммы. И вообще был поручен заботам старшего дальнего родича. И вот плоды двухлетнего воспитания!

Колчан лопнул, стрелы пришлось нашаривать по одной, и не все нашлись. Впрочем, луков у обоих сыщиков уже не осталось. Печати вроде бы не раскололись. Ни медного шара, ни треножника тут, конечно, нет; разбойничьих сокровищ — тоже. Зато есть какие-то ползучие насекомые. Постепенно удалось установить: они в длинной узкой трещине, или пещере, или как это называется. Шириною где два шеста, а где — едва четыре пяди. Что там наверху — не достать, но что-то явно есть, и оттуда время от времени сыплется щебень; зато можно встать в полный рост, если осторожно. В дальнем конце — довольно глубокая лужа, что очень удачно: кто знает, сколько тут придётся просидеть?

— До чего всё-таки неудобно, — ворчит Хокума, — когда не знаешь, где восток, где запад.

— Не понимаю, как мы тут оказались.

— Ну, я же ещё давеча предсказал — будет землетрясение!

— Больше, пожалуйста, не зловещай.

Чего не обнаружилось — так это хоть какого-то выхода. С противоположного от лужи конца вроде бы тянет ветерком, но сквозь такую узкую щель, что и ребёнок не протиснулся бы.

— Ну не может же во всём везти! — здраво заметил делопроизводитель.

И холодно. Никак не скажешь, что лето в разгаре.

Хокума, как назло, утешает:

— Ну, хотя бы тут нет раскалённых камней и кипящего горного нутра, какие видел тот припадочный!

— Горячие камни, может быть, и не помешали бы…

— Как это похоже на тебя, братец: брось тебя в недра огнедышащей горы — будешь ворчать, что холодно!

Намма хотел было обидеться на непочтительного подчинённого, но решил списать дурацкие шуточки на привычку к братьям Ки и на облегчение после того, как оба едва не погибли. Впрочем, считать, что они уже спаслись, явно рано. Довольно глупо будет вот так пропасть без вести, выполняя задание под чужим именем. Видел бы их сейчас Конопляный господин!..

— А кстати, этот Сакубо хорошо дерётся — заметил Хокума. — И не по-монашески, сдаётся мне, а по-войсковому. Учитывая его возраст — не он ли и есть бывший воевода?

Младший советник кивнул. Конечно, когда весть об их исчезновении дойдёт до Столицы, господин Асано найдёт, как известить родных. И о детях позаботится. Надо бы этим утешаться и на всякий случай сосредоточиться на чём-нибудь благочестивом — а то уже и не вспомнить, когда последний раз молился по-настоящему.

Хокума не унимается:

— Настоятеля своего они или ни во что не ставят, только на словах им прикрываются, — или наоборот, в самом деле держат за святого. Вот монахи к нам подходили. Ни один не попробовал даже встать между мной и стариком. А ну как я бы в хижину вскочил, нож к горлу ему приставил? Нет, даже мысли такой не допускают, чтоб кто-то посмел покуситься на их праведника. Или чтобы преуспел в этом.

Вот этим и хорош делопроизводитель: пока начальство готовится к смерти, он не перестаёт думать о деле.

— Почему я и думаю: а вдруг они — не просто разбойники бритоголовые, а вправду монахи? Тайная община изуверов? Святой подвижник у них есть, может, он же и чудотворец. Но средства-то всё равно нужны. Затем и грабят.

— Средства на что? — откликнулся, наконец, Намма.

— Кто ж их знает. Может, гонимым единоверцам из других земель помогать. Может, мятеж готовить. Ежели они и впрямь почитают Владыку Запада, то ведь известно: он обещал спасение даже закоренелым грешникам. Так надо же пользоваться! Жаль, что эти учения я представляю слабо. Вернёмся — нужно будет почитать книги Закона…

Это, конечно, хорошо, когда есть такая уверенность в том, что «вернёмся».

— А как же ты этого настоятеля собирался на прения вызывать, коли книг не читал?

— Ну, кое-что мы ведь оба с тобою знаем наизусть. Кто только в Приказе на следствии не ссылается на пору конца Закона: и воры, и лихоимцы, и даже если речь просто идёт о халатности…

Младший советник кивнул, хоть в потёмках этого наверняка не видно. Устроился поудобнее, стал вспоминать, что у него в голове осталось из благочестивых книг. И, как обычно за таким занятием, задремал.

Очнулся оттого, что Хокума его легонько трясёт за плечо и шепчет в самое ухо:

— А вот и обещанные дикие звери!

И впрямь: в темноте, довольно близко, кто-то пыхтит. И пахнет — не то чтобы псиной, острее, но чем-то похоже. На всякий случай Намма стал щупать: нашёл ли родич свой меч? И наткнулся на что-то круглое и пушистое, правда вроде некрупной собаки. Зверь отскочил, чихнул, завозился. И вдруг заговорил знакомым человеческим голосом:

— Хорошо, что не разбились. Иногда люди пугаются, сами себя калечат.

— Люди? А ты, значит, не из них, Таманобу? — спросил Хокума.

— Это сейчас не важно. Сейчас можно будет выбираться. Уже стемнело, я вас выведу тихонько.

Если это — лис-оборотень, то это многое проясняет. Известно, что они порою выберут себе человека, приворожат так, что тот без них обойтись никак не может — и тянут из него жизненные силы. Обычно, правда, в женском обличье — но, может, для наместника как раз привлекательнее оказался красивый юноша. То-то господин Миёси вялый такой, и света избегает… И зубы — зубы у Таманобу один раз точно были белые, словно у зверя…

— Тот припадочный, что в храме — тоже, что ли, тут побывал и ты его вывел?

— Он — не тут был. С ним плохо вышло.

— А как вышло с настоящим Таманобу? Он тогда погиб? Или сумел тайно выбраться из Верного края?

— Да нет. Он по-прежнему служит при новом наместнике. Мы просто стараемся с ним пореже сталкиваться.

— Тогда понятно. Таманобу ездил в Столицу за подмогой, а ты оставался тут в его обличье, чтобы никто не заметил отсутствия парня.

— Наоборот. Это я с вами ездил.

— Постой. Но я точно помню — в дороге зубы у тебя были начернённые!

— Это не примета, — вполне по-звериному фыркнул невидимый собеседник. — Я иногда забываю, как надо. У вас столько глупых обычаев…

Хокума недоверчиво спрашивает:

— То есть получается, что ты, оборотень, смог предстать перед Конопляным господином? И он тебя — не опознал? Глава Палаты обрядов?

Нет ответа.

— Может, и опознал, — откликается Намма. — И предоставил нам сделать то же самое. Не слишком быстро у нас получилось…

— Но если ты лис, — не унимается Хокума, — то зачем вообще ты полез во все эти чиновничьи и разбойничьи дела?

— Потом скажу. Извините.

— А это — твоё логово?

— Нет. Просто — укромное место.

Младший советник Намма садится поудобнее. Задумчиво говорит:

— И много у тебя ещё таких хоронушек?

— Несколько. Они не всегда в одном и том же месте получаются. Пойдёмте?

— Да. Спасибо тебе.

— Ничего. Вы в другой раз, если что, зовите, я услышу.

— Хорошо.

— Хорошо другое. Сходили не зря. По-моему, понравились главному монаху. Это нужно.

— Хотелось бы знать, чем…

Лже-Таманобу ничего не отвечает. Снова зашуршал. Тявкнул. Потом снова тявкнул — кажется, на три-четыре шага дальше. Сыщики поднялись и осторожно двинулись на звук.

Тот самый конец пещеры, откуда тянуло свежим воздухом, только теперь тут есть лаз. Довольно тесный, но ползком пробраться можно. В одном месте младший советник едва не застрял, но ухватился за ногу Хокумы, тот его вытянул. И вот оно — небо между ветвями над головою.

Встали, огляделись. Та же, знакомая сторона горы — только гораздо ниже по склону, чем ожидал Намма. Ни юноши, ни лиса не видно — только что-то шуршит в кустах.

— Эй! — сдавленно крикнул Хокума. — Главное забыли! А прибор-то наш где, не знаешь?

Никто не ответил. И даже шуршания уже не слышно.

Никогда, никогда не следует отправляться в горы — даже поутру, — не запасшись фонарём. По дороге к посёлку сыщики многократно спотыкались, а несколько раз упали — к счастью, на этот раз не в пропасть. С другой стороны, фонарь и видно издалека. Съестные припасы тоже следует носить с собою! К рассвету добрались до дома наставника Итэммона, имея совершенно неподобающий столичным учёным вид. Прокрались внутрь, шикнув на проснувшееся было дитя, переоделись. И устроились отлёживаться — а проснулись едва к полудню.

Наставника Итэммона дома нет, ушёл по служебным делам, но чем подкрепиться, оставил. Старшей девочки тоже не видно, соседская баба возится с ребятишками. Сыщики выбрались на всякий случай на крыльцо.

— Узнали мы, конечно, немало, только что с этим делать?

— Пока не решил, — поджимает губы Намма. — Зато, если верить нашему ночному проводнику, мы понравились горному наставнику. Уж не знаю, чем — учёностью или воинской доблестью…

— С этого тоже толку не много. Теперь нас к нему уж точно не подпустят.

— А это как сказать. Ты видел, что он тебе тогда ответил? Руками?

— Ну, видел. Только я тайной храмовой премудрости не обучался и знаков этих всё равно не понимаю. Их на досуге не освоишь…

Младший советник щурится:

— А это не храмовая премудрость. Смотри!

Поддёрнул рукава, пухлые руки быстро шевелятся, пальцы замысловатым образом сплетаются.

— Ну, видел?

— Всё равно не понимаю.

— Не туда смотришь. Ещё раз. И гляди не на меня, а на стену. Как подвижник Дарума.

Стенная бумага залита ярким солнцем. По белой бумаге заскакали тени рук Наммы, как в давешней ребячьей забаве. Свинка. Лошадка. Что-то вроде пятиярусной башни…

— Не поручусь за толкование, но показывал старик именно это. Допустим: «День Свиньи. Час Лошади. Храм». Надо будет завтра в это примерно время сходить в старый монастырь. Если я и ошибся — много времени не потеряем. Не думаю, что нас заманивают в засаду.

— Это была бы слишком хитрая приманка, — соглашается Хокума. — Но погоди! Там же не было никаких теней. Потому что и солнца не было, всё туманом затянуто. И светильник не горел.

— А не важно, — улыбается Намма. — Я ж видел, как он руки складывал. Может, тоже не догадался бы, начни старик с конца — но свинью-то я и сам умею показывать!

Хокума отвешивает поклон — то ли в шутку, то ли всерьёз:

— Восхищаюсь! Недаром почтенный старший брат получил свою нынешнюю должность в нашем ведомстве в столь молодые годы!

Младший советник благосклонно кивает.

— Но Свинья — это завтра. А сегодня — дальше идём по следу Восьмиголового?

— Нет, — отвечает Намма, — нам ясно дали понять, что прибор пока не существует. По-моему, настало время переговорить напрямую с господином Яцутакэ.

 

 

13. Переговоры

Усадьба заместителя наместника — пожалуй, второе по величине подворье после управы. Но в управе темно, пусто и пыльно, а здесь — наоборот, довольно людно, светло и так чисто, что даже столичные облачения учёных братьев Ки выглядят помятыми.

Кое-кто из поселян является на приём к господину Яцутакэ не в управу, а прямо сюда. Во внешнем дворе — полдюжины ожидающих; сидят тихо, не болтают, не пользуются вынужденным досугом, чтобы перекусить. Но представителей Календарного ведомства хозяин принимает вне очереди.

Дома он на вид кажется старше, чем в управе. Одет, однако, по всем правилам, в должностное платье. После взаимных приветствий распорядился об угощении — принесли подносы немедленно, и на этот раз закуска преобладала над выпивкой.

— Жаль безмерно, что так и не довелось побеседовать с господином заместителем наместника обо всех здешних тайнах, — сокрушается старший Ки. — Теперь мы вынуждены будем уехать. Измеритель подземных колебаний утрачен, и похоже, безвозвратно, дальнейшие исследования невозможны.

— Действительно, какая жалость, — кивает Яцутакэ. — Впрочем, я с самого начала не мог понять сути ваших стараний. Если вы занимались измерениями, долженствующими определить, какие знамения явятся за сотни вёрст отсюда,  — зачем при этом тратить время на разговоры с простолюдинами, бродячими монахами, детьми и прочими? Если я вас не понял, и вы здешние природные знамения хотели соотнести с поступками местных жителей — то, опять же, едва ли наиболее ценным и достоверным источником сведений послужили бы эти ваши собеседники.

— Воспользуюсь же случаем исправить это упущение, — Намма отвешивает поклон. — Возможно, мы и впрямь обращались не к тем, кого стоит слушать. Однако до нас дошли некие слухи, а иные странные вещи мы наблюдали воочию. Не соизволит ли господин кое-что нам пояснить?

— Всецело к услугам учёных гостей, — отвечает поклоном же Яцутакэ.

— Отправляясь в путь, мы и не подозревали, что в Верном краю — такая нехватка чиновников. Кто-то постригся в монахи, кто-то удалился в паломничество и, похоже, пропал без вести; даже что касается господина наместника — нам показалось, возможно, ошибочно, что он мало вникает в дела вверенной ему земли.

— Тому есть свои основания. Видите ли, нынешний наместник, отбывая на новое место службы из Столицы, тоже в недостаточной степени представлял себе здешние места. Или был введён в заблуждение — не берусь судить. Так или иначе, прибыв в Верный край, господин наместник с прискорбием убедился, что его рвение не приводит к успехам; более того — каждый новый шаг скорее влечёт за собою ухудшение положения. Хорошим примером тут могут служить отношения, сложившиеся у нового начальства с господином воеводой. Надо сказать, что до разговора с господином Миёси благочестие воеводы было куда более умеренным и ему удавалось совмещать тягу к Закону с мирскими обязанностями. И так далее — что, конечно, посеяло печаль и тревогу в сердце господина наместника, неизменно и искренне стремившегося к лучшему, но не преуспевавшего в этом. Затем исчез на некоторое время его доверенный письмоводитель, заблудился в горах и чудом уцелел. Мне кажется, что тогда-то господин наместник и заподозрил, что просто не обладает достаточными познаниями в местных обычаях, да и его происхождение плохо сочетается со здешней должностью. А разлад правителя с местными богами — пусть даже невольный — может, конечно, привести к пагубным последствиям и для самого этого правителя, и для других чиновников, и для всего края! Природная осторожность и незаурядная ответственность побудили господина наместника, с одной стороны, воздержаться впредь от бурной деятельности, с другой же — не препятствовать другим приезжим чиновникам в их попытках избежать ошибок. Конечно, в итоге на служилых из местных уроженцев легло двойное бремя — но мы справляемся и не сомневаемся в мудрости назначенного нам из Столицы начальства.

— Являлись какие-то дурные знамения?

— Не берусь судить. Но, несомненно, что-то из происходящего господин наместник мог истолковать подобным образом.

— Однако запросов в Календарное ведомство от него не поступало, — отмечает старший Ки. Заместитель наместника разводит ладонями: что он тут может поделать?

— Так. Если я верно понял, здешний воевода подался в самоставные монахи после непростого разговора с господином наместником? — уточняет младший брат; Яцутакэ кивает. — Эге! То есть вся эта разбойничья шайка, она же бывший отряд здешней охраны, на самом деле не воеводе, а наместнику подчиняется?

Старший учёный с укором вздыхает, но, кажется, тоже ждёт ответа. Яцутакэ всплескивает рукавами:

— Ужасное подозрение! Да можно ли и вообразить себе подобное!

— Увы, — старший Ки достаёт и с поклоном преподносит ему грамоты, — ужасные подозрения входят в число наших служебных обязанностей…

Бегло просмотрев бумаги, заместитель наместника почтительно возвращает их. Качает головой:

— Значит, Полотняный приказ… То-то наставнику Итэммону показалось, что его гости не слишком сильны по части Тёмного и Ясного…

— Мы больше — по части скользкого и грязного, — кивает младший советник Намма. — Например, эти сложности со сбором податей в вашем краю…

— Какие сложности? — чуть приподнимает брови Яцутакэ. — Подати были вовремя собраны, вовремя отправлены — и, надеюсь, благополучно доставлены в Столицу. Всё прочее — наши внутренние дела, не влияющие на процветание Государевой казны.

— Однако влияющие на благосостояние народа. Полуторная подать не то же самое, что одинарная.

— Тут уж у каждого свои мерки. Народ не ропщет.

— Далее, что касается казначея. Жив он или мёртв?

— По крайней мере, мёртвым его в пределах Верного края никто не обнаруживал. Или вы нашли здесь его тело? Что же произошло на пути его дальнейшего паломничества — я не знаю, столь далеко мой взор не простирается.

— Также мы лично наблюдали за устроенной в здешних горах беззаконной литейней. И более того, имеем веские подозрения по поводу отливки подложной монеты.

— Да простят меня господа сыщики — этих ваших видений я не стану ни отрицать, ни подтверждать. Мало ли что может почудиться под влиянием ядовитых испарений. Однако, если у вас имеется также грамота из Казначейства на совместное расследование этого вопроса… Впрочем, вы, наверное, и своей властью можете изымать поддельные монеты, буде обнаружите хождение таковых, дабы представить их для проверки в Столицу.

Грамот из Казначейства у сыщиков нет. Изъять деньги можно попробовать — кажется, господин Яцутакэ ещё не осведомлен о подробностях любовных похождений старшего Ки; но, действительно, проверку их подлинности придётся производить в Столице. А за это время тут наверняка не останется ни бочек с деньгами, ни литейни.

— Послушай, господин заместитель наместника, — Намма слегка наклоняется вперёд для пущей доверительности, — и ты, и мы понимаем, что тут у вас вскрылось достаточно неблаговидного, чтобы учинить всестороннюю проверку по полному образцу: с прибытием дюжины чиновников, с войсками, с отрешением на время следствия от должностей всех здешних чиновников, включая местных уроженцев. Возможно, вы успеете спрятать концы в воду, возможно — нет. Но в любом случае за время гласного расследования у вас развалится всё сверху донизу. Так уже было, если вы не слышали, в краю Охвостье, и подобное же едва удалось предотвратить в Озёрном краю. У нас есть предложение, как этого избежать.

На этом месте иной недостойный чиновник спросил бы приказных: «И сколько вы хотите?» Господин Яцутакэ, однако, лишь склонил голову набок и ждёт с видом величайшего внимания.

— Первое, — Намма отщёлкивает крайнюю планку веера. — Шайка горных разбойников должна быть рассеяна либо уничтожена. Не сомневаемся, что вы тут справитесь с этим, не запрашивая дополнительных войск — здешнего отряда, по крайней мере того, что значится на бумаге, должно хватить. Если по ходу усмирения этот отряд поредеет и даже если доблестный воевода Верного края падёт в бою — что поделать! Зато после этого вы сможете запросить, чтобы вам прислали подкрепление и нового военного чиновника.

— Головы разбойников в Столицу отправлять не обязательно, — добавляет Хокума. — Во-первых, на них будет лежать печать скверны. Во-вторых, вы управитесь до конца лета, а в жару такой груз при перевозке всё равно испортится.

— Второе: затянувшееся отсутствие казначея также выходит за пределы допустимого, — Намма расправляет следующую планку веера. — Попросите прислать исполняющего его обязанности.

— Или назначить? — уточняет Яцутакэ.

— Прислать. К его прибытию, разумеется, никакой литейни и никаких беззаконных монет тут быть не должно. Тогда можно будет считать, что они нам и впрямь почудились. Третье: вы полностью отвечаете за безопасность наместника и всех чиновников Верного края, кроме вышеобозначенных. Если господин наместник отправится на прогулку в горы и пропадёт без вести, или утонет, или в порыве раскаяния покончит самоубийством — мы будем вынуждены в Столице настаивать на расследовании и ознакомить следователей с итогами наших собственных изысканий.

— Это всё?

— Нет, не всё! — делопроизводитель Хокума набычивается. — Прибор извольте вернуть.

— Это четвёртое, — соглашается Намма.

Заместитель наместника задумчиво смотрит на собственный веер. Расправляет его. Складывает на нём крайнюю пару планок:

— Прежде всего. Заверяю вас, что ни я, ни кто-либо из моих людей вашего прибора — пусть даже и весьма неуместного в здешних краях — не брали и не уничтожали. И да будут мне в том свидетелями мои предки!

Помолчал, резким движением сложил веер:

— Что до всего остального… Это хорошее предложение. Но у него есть один гибельный недостаток. Вы не сможете из Столицы следить за моими действиями, а я из Верного — за вашими. Если от нас поступят все запросы о пополнении, будет доложено о разгроме разбойников — возможно, даже головы засолить удастся, — и расточатся с ветром воображаемые монеты и литейня… Если даже так — что помешает вам представить подробный отчёт обо всём, что вам не понравилось? Да, сюда нагрянет разорительная проверка, да, Верный придёт в упадок; но вам-то это зачтут в заслугу. Может быть, даже новый чин пожалуют за вскрытие столь широких злоупотреблений. Или наоборот: вопреки вашим ожиданиям выяснится, что за время вашего отсутствия в Столице обстоятельства переменились, и вашему начальству теперь желательно не заминать дело, а любой ценою учинить громкое разоблачение. И если вы откажетесь представить правдивый отчёт — то пострадаете и окажетесь сообщниками мятежного Миёси, или разбойников, или моими, или чьими-то ещё. Скажите на милость — какие у меня причины вам доверять? И, если уж на то пошло, какие у вас причины доверять мне?

Возразить на это младшему советнику нечего. По крайней мере, так, чтобы убедить собеседника. Если бы Яцутакэ запирался или грозил – и то было бы проще.

— А каких-либо встречных предложений не будет? — делает он ещё одну попытку.

Заместитель наместника качает головою:

— Нет. Только просьба, пожалуй: прекратите вы, наконец, это кривляние с измерениями и предсказаниями! Побойтесь богов.

 

— Не вышло, — заключает Намма. Сыщики, распрощавшись с Яцутакэ, отправились прогуляться за пределы посёлка. Летние дни долгие — ещё совсем светло.

— Если они тут хотят полной ревизии — что ж, им же хуже, — говорит Хокума. — Плохо то, что опасность для господина Миёси, на мой взгляд, только возросла. Вешать все провинности на мёртвого проще, чем на живого.

Младший советник молча кивает. Ещё через несколько шагов Хокума спрашивает:

— Может быть… как ты думаешь, наместник не согласится бежать отсюда? Вместе со своим письмоводителем. И пусть заместитель с воеводой друг другу глотки грызут без него.

— Этим господин Миёси, если повезёт, спасёт свою голову, — отвечает Намма, — но загубит своё будущее. Покидать пределы Верного он не имеет права, а не похоже, что у него есть на кого положиться в здешнем краю. Хотя…

Хокума выжидает. Его начальник оглядывается на управу, на горы, на едва видную отсюда башню монастыря. Наконец произносит:

— Можно попробовать. Конечно, похищение чиновника столь высокого ранга — дело непозволительное, но особого выбора не остаётся. Главное — заручиться надёжным укрытием.

И замирает с раскрытым ртом. Со стороны храма движется исполин диковинных очертаний, со здоровенной круглой головой и какими-то шипами, торчащими из спины. Под лучами вечернего солнца от его макушки исходит золотое сияние. Пониже спины в обе стороны простираются какие-то длинные прямые отростки, вроде лишней пары рук врастопырку.

Сыщики двинулись навстречу, не решаясь поверить своим глазам. К заместителю наместника они ходили, конечно, без оружия. Но таинственный незнакомец не нападает. И уже видно, что это — Донкаку, на плечах у него — медный шар, который он бережно придерживает, за плечами топорщится треножник, а за пояс сзади засунут посох. Подошёл поближе, остановился. Сгрузил сосуд на землю, отвязал подставку и пристроил на неё тулово прибора. Опёрся на посох и объявил громогласно:

— Вот! Славьте Владыку Закатной страны! Славьте досточтимого! Он вашу снасть отыскал. Великим чудом!

Намма осторожно приближается, Хокума стоит настороже. Младший советник оглядывает прибор, открывает крышку. Изнутри всё выпотрошено, шариков в пастях у змеев тоже нет.

— Увы! Нашим изысканиям пришёл конец. Теперь уж полный. Оборудование неисправно.

— А ты думал! — отзывается монах. — Ничто начатое не избежит конца, Просветлённый сказал!

И, разминая плечи, разворачивается обратно к храму.

— После такого гостинца мы никак не можем уклониться от приглашения досточтимого наставника, — замечает делопроизводитель.

— Да. И пойти к нему придётся вдвоём.

Донкаку оглашает рёвом управский посёлок:

— Славьте Владыку Заката! Все на ночное бдение! Настоятель прибыл, молиться будет!

— Не успеем мы на бдение, — кряхтит Хокума, подхватывая обеими руками злополучный прибор. — А вот носильщики наши, боюсь, пойдут туда…

Младшему советнику ничего не остаётся, как взвалить на себя треножник.